— 1 —

Мы, люди, очень хрупки. Чтобы умереть, не нужно войн, репрессий, аварий, катастроф – хотя это в мире тоже есть. Достаточно продрогнуть на холоде, поймать редкую простуду, и через неделю нас нет. Человек не просто смертен, он глупо и внезапно смертен. Свечу нашей жизни может потушить простой ветерок.

Да, мы можем от многого оправиться, как разгибается примятая травинка. А можем и не оправиться.

Да, в благополучных странах большинство живёт до старости. Некоторые вещи могут сделать нас чуть менее смертными: богатство, положение и связи, физическая подготовка.

Но даже когда смерть кажется далекой, одна мысль о ней способна отравить жизнь. Наверное, юность заканчивается, когда впервые даёт трещину счастливый дух неуязвимости и мы осознаём реальность, более того – неизбежность конца.

Теперь чувство собственной смертности уже не уйдёт. Мы должны проживать год за годом, зная, что эта земная история – хорошая или плохая, радостная или печальная – всегда закончится провалом, ультимативным поражением.

Зачем тогда делать что-либо, если всё рассыпется в прах? Как спокойно жить, когда единственный чих случайного прохожего может смести нас с лица земли?

— 2 —

Перед лицом этой угрюмой глыбы, маячащей на горизонте, люди начинают искать разные ответы. Многие надеются на науку: та должна продлить жизнь хотя бы до ста лет, лучше ста пятидесяти, а в будущем вообще одарит нас бессмертием.

Да, хорошо бы. Мало кто откажется от этого. Но до каких пределов способна вести такая надежда?

Представим, что прогресс дал всё и даже больше, чем мы мечтаем. Можно жить не 150 или 500 лет, а вечно, никогда не болея. Каким-то образом остановлено старение мозга, кровеносной системы и тому подобное.

Но даже это не отменяет, а лишь отодвигает встречу со смертью. Живя настолько долго, рано или поздно неизбежно попадёшь в какое-либо летальное происшествие.

А поскольку смерть станет абсолютно случайна, она может восприниматься ещё грознее. Вероятно, ощущение смертности никуда не денется, а даже усилится, но теперь с ним придётся жить столетия.

Хорошо. Предположим, наука пошла ещё дальше – можно сохранять самосознание и жить миллионы лет, меняя тела, даже если вас распылило на атомы. Это уже невероятно, но допустим во имя мысленного эксперимента.

Но спаслись ли вы в этом случае? Всё равно нет. Вы погибнете вместе с планетой или тепловой смертью вселенной. Более того, спросите себя честно: пригоден ли наш разум, чтобы жить такой жизнью, как сейчас, миллионы и даже миллиарды лет?

Нам трудно оперировать столь гигантскими пластами времени, мы не способны вполне представить их. Но интуитивно мы чувствуем, что скорее всего, уже после пяти — десяти тысяч лет весь возможный опыт будет настолько исчерпан, всё станет настолько обрыдлым, что существование превратится в постоянную пытку, безо всякого огня хуже ада.

Разум же, вынужденный жить миллионы лет, просто коллапсирует. Для этого не нужно ни мучений, ни «белой пустоты долгого джойнта» — достаточно обычного существования в обычном мире, но при почти бесконечном линейном времени. Оно само по себе станет невыносимо.

— 3 —

Это приводит к выводу, что верно одно из двух. Либо мы, люди, не рассчитаны на вечность и конечны по природе, при том наш срок годности довольно маленький – но всё в нас восстаёт против этого. Либо нам, и даже самому пространству и времени, необходимо преображение. Тогда мы сможем жить бесконечно и при том счастливо.

Эта дихотомия в пронзительной ясности всплывает всегда, когда думаешь о жизни, смерти и вечности. Всегда одно из двух, снова и снова.

Либо жизнь не важна. Она – случайность в холодном механизме мироздания. Вселенная в целом мертва. Огромные шары камня, газа и льда кружат по своим циклопическим орбитам, волны и частицы вершат свой математический вальс, и ничто из этого не указывает, почему мы должны на что-то надеяться.

Как мы сами, так и все, кого мы любим, однажды исчезнут навсегда и безвозвратно.

Либо не важна смерть. Тогда она – не точка, а лишь запятая в нашей истории. Тогда наша жизнь не хрупка, а вечна и неуничтожима. Есть некий великий замысел, в который вплетаются наши судьбы, как нити в гобелен, и полноте этого замысла ещё только предстоит раскрыться.

Тогда мы можем однажды снова встретить всех, кого потеряли на этом долгом пути.

В разных оттенках, но всегда одна и та же, вращаясь перед разумом подобно острому кристаллу, эта дихотомия требует сделать выбор. Либо странная, почти безумная – а может быть, трансцендентная надежда. Либо стоическое отчаяние.

Есть ещё третий вариант – как можно дольше отказываться думать об этом. Возможно, большинство выбирает именно его. Но игнорировать вечно не получится, и рано или поздно выбор придётся сделать.

— 4 —

Лично я не очень впечатлён обещаниями трансгуманизма – по причинам, раскрытым выше. Хорошо бы пожить дольше, хотя бы двести-триста лет, и я только приветствую усилия, нацеленные на это. Но в конечном счёте земной опыт и земная радость ограничены, и даже физическое бессмертие никак не исправит это, а может вовсе подчеркнуть и обострить.

Возможно, наука победит старость, а возможно, нет – но она точно не победит конечность.

Это не значит, что смерть чем-то хороша. Смерть – это наш «последний враг, который должен быть истреблён». Однако верный путь должен лежать не в избегании, а в преодолении смерти.

Материализм меня ужасает. У нас нет доказательств, что он ложен – как и невозможно доказать, что истинен. Это остаётся вопросом веры. Быть может, вселенная такова, как он утверждает, и тогда мы – лишь комбинация атомов со случайной способностью самосознания.

Но на мой взгляд, это высший пик безнадёжности, конец концов всех надежд. Я точно знаю, что не смог бы жить во здравом рассудке, исповедуя эту мрачную веру.

Поэтому я не вижу альтернатив теистической надежде. Только всемогущий и добрый Бог может спасти нас от смерти и исчезновения, даже если бы это ждало нас от природы. Только Он может трансформировать нас и мироздание так, что бесконечность – не линейная, а трансцендентная – станет нам доступна.

«Наша брань не против крови и плоти, но против второго закона термодинамики».

Гарантировано ли нам это? Нет. Но это путь, на котором лежит метафизический оптимизм. Я долго искал и во всей вселенной не нашёл надежды более великой. Такая надежда – для тех, кому целого мира мало.

— 5 —

Конечно, этот выбор не решает все проблемы. Теизм поднимает целую связку новых и трудных вопросов – каков Бог, как выстраивать связь с Ним, почему существует зло.

Надо изучать религии – вдруг какая-то из них верна? Если определённая религия кажется верной – как отделить её благородное ядро от бесполезной исторической коросты?

Однако все эти вопросы, хотя и трудные – хорошие. Да будет мне дозволено сказать, что если над чем-то и стоит размышлять на этой земле, то над ними. Если о чём-то и стоит спорить, то о них. Они важнее всего. Именно наша позиция в таких вопросах, осознанная и выстраданная, и есть то, что делает нас в полной мере «человеком разумным».

Да поможет нам милосердный Бог не отворачиваться от вызова смерти, но задавать верные вопросы, находить верные ответы, и благодаря им ступить на путь, ведущий к вечной жизни.